Развитие российской нормативно-правовой базы лизинговых операций

Есть верное мнение, что указанная разница позиций объясняется несоответствием норм законов экономическому содержанию лизинга. Юридическая наука, приняв понятие лизинга, ограничила его рамками того, что записано в §6 «Финансовая аренда (лизинг)» гл. 34 «Аренда» ГК РФ, тем самым, задав весьма узкое содержание аппарата и инструментария осуществления лизинговых отношений. К сожалению, это не единственный случай, когда российский законодатель и значительная часть правоведов совершенно извращенно толкуют соотношение экономических и правовых понятий.

Самый впечатляющий. Отечественная юридическая наука последних лет, смело перевернув проблему с ног на голову (о причинах такой смелости будет сказано ниже), на первое место ставит правовую трактовку собственности, неизвестно кем и как полученную, и уж определенно не учитывающую, экономического содержания собственности, оставив для ее экономической трактовки лишь вторичное место, производное от юридических терминов. Лучший тому пример – часть 1 ст.807 ГК РФ, где юристы недрогнувшей рукой записали, что по договору займа одна сторона передает другой стороне (заемщику) деньги или другие определенные вещи не как-нибудь, а именно собственность этого заемщика. После этого не надо удивляться, если заемщик не пожелает вернуть кредитору то, что добрые авторы ГК РФ решили считать собственностью первого.

Словом, наше гражданское право в вопросах собственности зашло в тупик, из которого выйти можно одним способом – кардинально «сдать назад», пересмотреть всю правовую конструкцию собственности. Главное, что необходимо сделать,это отказаться от самой мысли о том, что правовая наука может позволить себе трактовать собственность (а также лизинг и другие хозяйственные явления) таким образом, что эта трактовка принципиально отличается от той, что дает собственности (лизингу и т.д.) экономическая наука, порвать с порочной «методологией», в соответствии с которой юриспруденция и юристы при определенных условиях (узость знаний и явно недостаточная обще методологическая компетентность ее «виднейших представителей», не позволяющая взглянуть на проблему не с одной узкой юридической точки зрения, а шире, незнание не только экономики, но, возможно, и «тонкостей» самой юриспруденции) могут позволить себе воспринимать выводы, имеющие несомненный смысл с точки зрения экономики, как нелепость.

По крупному счету (в смысле – что первично, а что вторично) юридическая форма должна соответствовать экономическому содержанию, логически следовать за содержанием, а не предписывать таковое. Можно, конечно, говорить и о необходимости обратного соответствия, т.е. соответствия конкретных хозяйственных действий реальных экономических субъектов требованиям действующих правовых норм за несоблюдение которых полагается конкретное наказание, но это касается уже другого, более «заземленного» уровня анализа, где не решается вопрос о первичности и вторичности явлений «экономика» и «право» в целом. Вопросы теперь в том, понимают ли некоторые юристы нелепость своих претензий и драматичность сложившейся в связи с этим ситуации, смогут ли они выйти из тупика, в который сами себя загнали, как и когда это может произойти?

Таким образом, понимание лизинга лишь как финансовой аренды значительно и необоснованно сужает реальную экономическую суть лизинга и сводит его лишь к одному из его видов, пусть и самому распространенному и, возможно, удачному по определенному критерию. Кстати, за рубежом, где лизинг имеет более давнюю историю и богатые традиции, экономическая сущность лизинга не ограничивается финансовым лизингом и включает также иные его виды. Заведомый отказ от этих последних видов лизинговой деятельности выводит Россию из широкого законодательного поля лизинга.